Как? и ночью нет покою!
Нет, уж это вон из рук!
Кто-то дерзкою рукою
Всё мне в двери стук да стук,
«Кто там?» — брызнув ярым взглядом,
Крикнул я, — и у дверей,
Вялый, заспанный, с докладом
Появился мой лакей.
«Кто там?» — «Женщина-с». — «Какая?»
— «Так — бабенка — ничего».
— «Что ей нужно? Молодая?»
— «Нет, уж так себе — того».
«Ну, впусти!» — Вошла, и села,
И беседу повела,
И неробко так глядела,
Словно званая была;
Словно старая знакомка,
Не сочтясь со мной в чинах,
Начала пускаться громко
В рассужденья о делах.
Речь вела она разумно
Про движенье и застой,
Только слишком вольнодумно…
«Э, голубушка, постой!
Понимаю». После стала
Порицать весь белый свет;
На судьбу свою роптала,
Что нигде ей ходу нет;
Говорила, что приюта
Нет ей в мире, нет житья,
Что везде гонима люто…
«А! — так вот что!» — думал я.
Вот сейчас же, верно, взбросит
Взор молящий к небесам
Да на бедность и попросит:
Откажу. Я беден сам.
Только — нет! Потом так твердо
На меня направя взор,
Посетительница гордо
Продолжала разговор.
Кто б такая?. Не из граций,
И — конечно — не из муз!
Никаких рекомендаций!
Очень странно, признаюсь.
Хоть одета не по моде,
Но — пристойно, скважин нет,
Всё заветное в природе
Платьем взято под секрет.
Кто б такая? — Напоследок
(Кто ей дал на то права?)
Начала мне так и эдак
Сыпать резкие слова,
Хлещет бранью преобидной,
Словно градом с высоты:
Ты — такой, сякой, бесстыдный! —
И давай со мной на ты.
«Ну, беда мне: нажил гостью!»
Я уж смолк, глаза склоня, —
Ни гугу! — А та со злостью
Так и лезет на меня.
«Нет сомнения нисколько, —
Я размыслил, — как тут быть?
Сумасшедшая — и только!
Как мне бабу с рук-то сбыть?
Как спровадить? — Тут извольте
Дипломатику подвесть!»
Вот и начал я: «Позвольте…
То есть… с кем имею честь?.
Кто вы? Есть у вас родные?»
А она: «Мне бог — родня.
_Правда
— имя мне; иные
Кличут истиной меня».
«Вы себя принарядили, —
Не узнал вас оттого;
Прежде, кажется, ходили
Просто так — безо всего».
«Да, бывало мне привычно
Появляться в наготе,
Да сказали — неприлично!
Времена пошли не те.
Приоделась. Спорить с веком
Не хочу, а всё же — нет —
Не сошлась я с человеком,
Всё меня не любит свет.
Прежде многих гнула круто
При Великом я Петре,
И порою в виде шута
Появлялась при дворе.
Царь мою прощал мне дикость
И доволен был вполне.
Чем сильнее в ком великость,
Тем сильней любовь ко мне.
Говорю, бывало, грубо
И со злостью натощак, —
Многим было и не любо,
А терпели кое-как.
Ведь и нынче без уклонок
Правдолюбья полон царь,
Да уж свет стал больно тонок
И хитер — не то что встарь.
Уж к иным теперь и с лаской
Подойдешь — кричат: „Назад!“
Что тут делать? — Раз под маской
Забралась я в маскарад, —
И, под важностью пустою
Видя темные дела,
К господину со звездою
Там я с книксом подошла.
Он зевал, а тут от скуки
Обратился вмиг ко мне,
И дрожит, и жмет мне руки;
»Ah! Beau masque! Je te connais» {*}.
{* «Ax! Прекрасная маска!
Я тебя знаю» (франц.). — Ред.}
«Ты узнал меня, — я рада.
С откровенностью прямой
В пестрой свалке маскарада
Потолкуем, милый мой!
Правда — я. Со мной ты знался,
Обо мне ты хлопотал,
Как туда-сюда метался
Да бессилен был и мал.
А теперь, как вздул ты перья,
Что раскормленный петух,
Стал ты чужд ко мне доверья
И к моим намекам глух.
Обо мне где слово к речи,
Там ты мастер — ух какой —
Пожимать картинно плечи
Да помахивать рукой.
Здравствуй! Вот мы где столкнулись!
Тут я шепотом, тайком
Начала лишь… Отвернулись —
И пошли бочком, бочком.
Я к другому. То был тучный,
Ловкий, бойкий на язык
И весьма благополучный
Полновесный откупщик,
С виду добрый, круглолицый…
Хвать я под руку его
Да насчет винца с водицей…
Он смеется… „Ничего, —
Говорит, — такого рода
Это дельце… не могу…
Я-де нравственность народа
Этой штучкой берегу.
Я люблю мою отчизну, —
Говорит, — люблю я Русь;
Видя сплошь дороговизну,
Всё о бедных я пекусь.
Там сиротку, там вдовицу
Утешаю. Вот — вдвоем
Хочешь ехать за границу?
Едем! — Славно поживем“.
»Бог с тобою! — говорю я. —
У меня в уме не то.
За границу не хочу я,
И тебе туда на что?
Ведь и здесь тебе знакома
Роскошь всех земных столиц.
За границу! — Ведь и дома
Ты выходишь из границ.
У тебя за чудом чудо,
Дом твой золотом горит».
— «Ну так что ж? А ты откуда
Здесь явилась?» — говорит,
«Да сейчас из кабака я,
Где ты много плутней ввел».
— «Тьфу! Несносная какая!
Убирайся ж!» -И пошел.
К звездоносцу-то лихому
Подошел и стал с ним в ряд.
Я потом к тому, к другому —
Нет, — и слушать не хотят:
Мы-де знаем эти сказки!
Подошла бы к одному,
Да кругом толпятся маски,
Нет и доступа к нему;
Те лишь прочь, уж те подскочут,
Те и те его хотят,
Рвут его, визжат, хохочут.
«Милый! Милый!» — говорят,
Это — нежный, легкокрылый
Друг веселья, скуки бич,
Был сын Курочкина милый,
Вечно милый Петр Ильич,
Между тем гроза висела
В черной туче надо мной, —
Те, кому я надоела,
Объяснились меж собой:
Так и так. Пошла огласка!
«Здесь, с другими зауряд,
Неприличная есть маска —
Надо вывесть, — говорят. —
Как змея с опасным жалом,
Здесь та маска с языком.
Надо вывесть со скандалом,
Сиречь — с полным торжеством,
Ишь, себя средь маскарада
Правдой дерзкая зовет!
Разыскать, разведать надо,
Где и как она живет».
Но по счастью, кров и пища
Мне менялись в день из дня,
Постоянного ж жилища
Не имелось у меня —
Не нашли. И рады были,
Что исчез мой в мире след,
И в газетах объявили:
«Успокойтесь! Правды нет;
Где-то без вести пропала,
Страхом быв поражена,
Так как прежде проживала
Всё без паспорта она
И при наглом самозванстве
Замечалась кое в чем,
Как-то: в пьянстве, и буянстве,
И шатании ночном.
Ныне — всё благополучно»,
Я ж тихонько здесь и там
Укрывалась где сподручно —
По каморкам, по углам.
Вижу — бал. Под ночи дымкой
Люди пляшут до зари.
Что ж мне так быть — нелюдимкой?
Повернулась — раз-два-три —
И на бал влетела мухой —
И, чтоб скуки избежать,
Над танцующей старухой
Завертясь, давай жужжать:
«Стыдно! Стыдно! Из танцорок
Вышла, вышла, — ей жужжу. —
С лишком сорок! С лишком сорок!
Стыдно! Стыдно! Всем скажу».
Мучу бедную старуху:
Чуть немного отлечу,
Да опять, опять ей к уху,
И опять застрекочу.
Та смутилась, побледнела.
Кавалер ей: «Ах! Ваш вид…
Что вдруг с вами?» — «Зашумело
Что-то в ухе, — говорит, —
Что-то скверное такое…
Ах, несносно! Дурно мне!»
Я ж, прервав жужжанье злое,
Поскорее — к стороне.
Подлетела к молодежи:
Дай послушаю, что тут!
И прислушалась: о боже!
О творец мой! Страшно лгут!
Лгут мужчины без границы, —
Ну, уж те на то пошли!
Как же дамы, как девицы —
Эти ангелы земли?.
Одного со мною пола!
В подражанье, верно, мне
Кое-что у них и голо, —
И как бойко лгут оне!
Лгут — и нет средь бальной речи
Откровенности следа:
Только груди, только плечи
Откровенны хоть куда!
Всюду сплетни, ковы, путы,
Лепет женской клеветы;
Платья ж пышно, пышно вздуты
Полнотою пустоты.
Ложь — в глазах, в рукопожатьях, —
Ложь — и шепотом, и вслух!
Там — ломбардный запах в платьях,
В бриллиантах тот же дух.
В том углу долгами пахнет,
В этом — взятками несет,
Там карман, тут совесть чахнет;
Всех змей роскоши сосет.
Вот сошлись в сторонке двое.
Разговор их: «Что вы? как?»
— «Ничего». — «Нет — что такое?
Вы невеселы». — «Да так —
Скучно! Денег нет, признаться».
— «На себя должны пенять, —
Вам бы чем-нибудь заняться!»
— «Нет, мне лучше бы занять».
Там — девицы. Шепот: «Нина!
Как ты ласкова к тому!..
Разве любишь? — Старичина!
Можно ль чувствовать к нему?.»
«Quelle idee, ma chere! {*} Он сходен
С чертом! Гадок! Вижу я —
Для любви уж он не годен,
А годился бы в мужья!»
{* «Какая мысль, моя дорогая!» (Франц.). — Ред.}
Тошно стало мне на бале, —
Всё обман, как погляжу, —
И давай летать по зале
Я с жужжаньем — жу-жу-жу, —
Зашумела что есть духу…
Тут поднялся ропот злой —
Закричали: «Выгнать муху!»
И вошел лакей с метлой.
Я ж, все тайны обнаружив, —
Между лент и марабу,
Между блонд, цветов и кружев
Поскорей — в камин, в трубу —
И на воздух! — И помчалась,
Проклиная эту ложь,
И потом где ни металась-
В разных видах всюду то ж.
Там в театр я залетела
И на сцену забралась,
Да Шекспиром так взгремела,
Что вся зала потряслась.
Что же пользы? — Огневая
Без следов прошла гроза, —
Тот при выходе, зевая,
Протирал себе глаза,
Тот чихнул: стихом гигантским
Как Шекспир в него метал,
Он ему лишь, как шампанским,
Только нос пощекотал.
И любви моей и дружбы,
Словно тяжкого креста,
Все бегут. Искала службы, —
Не даются мне места.
Обращалась и к вельможам,
Говорят: «На этот раз
Вас принять к себе не можем;
Мы совсем не знаем вас.
Эдак бродят и беглянки!
Вы во что б пошли скорей?»
Говорю: «Хоть в гувернантки —
К воспитанию детей».
«А! Вы разве иностранка?»
— «Нет, мой край — и здесь, и там».
— «Что же вы за гувернантка?
Как детей доверить вам?
Вы б учили жить их в свете
По каким же образцам?»
— «Я б старалась-де, чтоб дети
Не подобились отцам».
«А! Так вот вы как хотите!
Люди! Эй!» — Пошел трезвон.
Раскричались: «Прогоните
Эту бешеную вон!»
Убралась. Потом попала
Я за дерзость в съезжий дом
И везде перебывала —
И в суде, и под судом.
Там — продажность, там — интриги, —
Всех язвят слова мои;
Я совалась уж и в книги,
И в журнальные статьи.
Прежде «Стой, — кричали, — дура!»
А теперь коё-куда
Благородная цензура
Пропускает иногда.
Место есть мне и в законе,
И в евангельских чертах,
Место — с кесарем на троне,
Место — в мыслях и словах.
Эта сфера мне готова,
Дальше ж, как ни стерегу —
Ни из мысли, ни из слова
В жизнь ворваться не могу;
Не могу вломиться в дело:
Не пускают. Тьма преград!
Всех нечестье одолело,
В деле правды не хотят.
Против этой лжи проклятой,
Чтоб пройти между теснин, —
Нужен мощный мне ходатай,
Нужен крепкий гражданин».
«От меня чего ж ты хочешь? —
Наконец я вопросил. —
Ждешь чего? О чем хлопочешь?
У меня не много сил.
Если бедный стихотворец
И пойдет, в твой рог трубя,
Воевать — он ратоборец
Ненадежный за тебя.
Он дороги не прорубит
Сквозь дремучий лес тебе,
А себя лишь только сгубит,
Наживет врагов себе.
Закричат: „Да он — несносный!
Он мутит наш мирный век,
На беду — звонкоголосный,
Беспокойный человек!“
Ты всё рвешься в безграничность,
Если ж нет тебе границ —
Ты как раз заденешь личность,
А коснись-ка только лиц!
И меня с тобой прогонят,
И меня с тобой убьют,
И с тобою похоронят,
Память вечную споют.
Мир на нас восстанет целый:
Он ведь лжи могучий сын.
На Руси твой голос смелый
Царь лишь выдержит один —
Оттого что, в высшей доле,
Рыцарь божьей правоты —
Он на царственном престоле
И высок и прям, как ты.
Не зови ж меня к тревогам!
Поздно! Дай мне отдохнуть!
Спать хочу я. С богом! С богом!
Отправляйся! Добрый путь!
Если ж хочешь — в извещенье,
Как с тобой я речь держу,
О твоем я посещенье
Добрым людям расскажу».
1857
