Асеев Николай

Взметни скорей булавою, затейница русских лет, над глупою головою, в которой веселья нет. Ты звонкие узы ковала вкруг страшного слова «умрем».

Жизнь осыпается пачками рублей; на осеннем свете в небе, как флаг над скачками, облако высинил ветер… Разве ж не бог мне вас дал? Что ж он, надевши время

Сегодня — не гиль позабытую разную о том, как кончался какой-то угодник, нет! Новое чудо встречают и празднуют — румяного века живое «сегодня».

Краматорский завод! Заглуши мою гулкую тишь. Пережги мою боль. Помоги моему неуспеху. Я читал про тебя и светлел — как ты стройно блестишь, как ты гордо

Борису Пастернаку Какую тебе мне лесть сплесть кривее, чем клюв у клеста? И как похвалить тебя, если дождем ты листы исхлестал? Мы вместе плясали на хатах

Славься, великая, многоязыкая, братских советских народов семья. Стой, окруженная, вооруженная древней твердыней седого Кремля! Сила несметная, правда

Я знаю: все плечи смело ложатся в волны, как в простыни, а ваше лицо из мела горит и сыплется звездами. Вас море держит в ладони, с горячего сняв песка

За аулом далеко заржала кобыла… «Расскажи нам, Шалико, что с тобою было. От каких тяжелых дел, не старея, молодым ты поседел, спой скорее».

Почему ж ты, Испания, в небо смотрела, когда Гарсиа Лорку увели для расстрела? Андалузия знала и Валенсия знала,- Что ж земля под ногами убийц не стонала?

Утром — еле глаза протрут — люди плечи впрягают в труд. В небе ночи еще синева, еще темен туч сеновал… А уже, звеня и дрожа, по путям трамвай пробежал;