Драматическая фантазия в стихах в одном действии с эпилогом
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Старик.
Женщина.
Михаил, сын их.
Извозчик.
Сцена 1
Простая крестьянская изба; посередине деревянный стол. Старик починивает сеть; пожилая женщина сидит за самопрялкой; вдали в задумчивости сидит мальчик с книгой.
Старик
Плохие времена; прогневался на нас
Правдивый бог; хлеба, покосы плохи:
Того гляди, придется голодать,
Придется продавать последние лаптишки;
На ту еще беду ни щука, ни карась,
Ни сельди, ни треска не ловятся изрядно.
Ох, ох! старуха! худо время!
Женщина
Ась?
Кажись, ворчишь недоброе ты что-то,
Господь даст день и пищу, — не тужи!
Старик
Да, хороша пословица, а знаешь
Пословицу другую: на бога надейся,
Да не плошай и сам? и эта хороша;
Вздохнешь и нехотя, как нету ни гроша;
А силы всё слабее да слабей,
Ох! что-то мы с тобой, старуха,
Тогда начнем, как выбьемся из сил!
Женщина
Зато наш сын войдет в то время в силу:
На старости призрит, прокормит нас.
Поди сюда, Михайло, о тебе,
Ты слышишь, речь идет, поди скорее!
Михаил
Что, матушка? Я книжки зачитался;
Как много тут хорошего, давно
Я не был так доволен: как-то сердцу
Приятно, как начну читать псалтырь.
Послушай-ка! прочту тебе страничку!
Женщина
Ох, дитятко, ох, горе-богатырь!
На горе выучил письму отец Никифор!
Старик
Доподлинно на горе: малец взрослой,
А нет, чтобы отцу в работе помогать.
Женщина
Чтоб матери горшки переставлял…
Старик
Чтоб иногда развесил мне хоть сети
Для сушки…
Михаил (огорченный)
Матушка, отец родимой мой!
Старик
Всё с книгою сидит, читает; дети, дети!
Для вас трудись руками и спиной,
А вы ленитесь…
Женщина
Рвете рубашонки
Да дрянные читаете книжонки!
Михаил
Помилуй, матушка, отменнейшие книги,
И даже есть картиночки в иных…
Старик
Опять свое!
Михаил (жалобно)
Да не сердись, родимой;
Что мне велишь, всё сделаю тотчас;
Рад помогать тебе, что силы станет,
И буду лишь тогда читать,
Как дело кончу…
Старик
Ну, родимой, ладно!
Михаил (ласкаясь к нему)
Прости, коли сердит!
Старик (целует его)
Ну, будь вперед умнее!
Женщина
Да, да! умнее будь!
Михаил
Да, буду я умнее!
Я, батюшка, теперь уж не дитя,
Пройдет пять лет, — как ты, я взрослый буду
И стану работать за всех вас; вам
Покойно будет; всем займусь исправно,
Лишь вы зато читать мне не мешайте,
Как дело кончу…
Женщина
Да скажи на милость,
Что к чтенью вдруг тебя так пристрастило
И что, скажи, хорошего есть в книгах?
Михаил
О много! много! матушка!
Женщина
Да что же?
Михаил
Не знаю, как сказать, а только хорошо;
Когда я в первый раз взял книгу
И начал буквы разбирать —
Почувствовал я в сердце радость,
Готов был с книгой умереть!
Глаза мои к словам прильнули,
Душа их смыслом увлеклась;
Я дальше, дальше — всё другое,
И всё так чудно, хорошо!
Куда, я сам не знаю, мысли
Меня манили за собой,
И вот с тех пор люблю я книги
И буду их читать всегда!
Старик
Да что же толку? Ты ведь будешь
Крестьянином таким же, как и я,
А я не знаю в книгах ни бельмеса,
Да прожил век не хуже грамотея.
Женщина
Ась?
Михаил
Я слышал, батюшка, и в книгах
Читал, что есть такой народ,
Который знает всё на свете:
Считает звезды в небесах,
Всё, на чем свет стоит, изведал
И, как вертится свет, постиг…
Таких, слышь, в Питере немало,
И всем им там большой почет,
Какого немцам не бывало:
Сама царица их блюдет!
Старик
Так что же в том? не хочешь ли и ты
Таким же быть заморским колдунишкой!
Михаил
Признаться, батюшка, я думал,
Когда бы ты позволил мне,
Поехать в Питер, обучаться
Охота забирает страх…
Об этом мысль не оставляет
Меня; попробовал бы сам
Писать такие же я книги…
Женщина
Вот что затеял, вот те раз!
Еще он смеет озорничать!
Пусти его, вишь, в Питер: хочет он
Учиться, а отца и мать
Покинуть.
Старик
Не годится, Миша,
Такие думы замышлять; и что
С них проку? Лучше хлеб насущный
Ты честно добывай, крестьянином живи,
Куда уж нам до мудрости столичной!
Ты там себе пристанища не сыщешь,
Умрешь там с голоду…
Михаил
Я рад
Всё претерпеть, лишь можно б было
Мне там в училище вступить,
О, как бы я учиться начал!
Всё б для науки я забыл!
Мне, право, батюшка, порой
На ум идет, что без науки
Могу я умереть со скуки;
Давно уж я грущу душой.
Все книги, что отец Никифор
Оставил мне, уж я прочел,
Почти уж выучил на память,
А жить без книг я не могу…
Свези же в Питер, мой родимый,
Меня и в школу там отдай!
Я скоро выучусь: приеду
И с вами снова буду жить!
Старик (строго)
Откуда ты набрался этой дичи?
Не смей об этом больше говорить:
Мальчишка, ты не понимаешь дела…
Знать, этого ты духу набрался
Из книг; подай — я их все спрячу;
Отдам тогда, как будешь поумней!
Михаил (умоляющим голосом)
Пусти учиться!
Женщина
Ась!
Михаил
Хоть книги-то оставь!
Старик
Подай сюда, иль сам возьму их, ну!
Михаил с отчаянием подходит к углу, в котором образа, берет книги и дрожащими руками подает отцу.
Михаил (в слезах)
Оставь хоть две!
Старик
Нет, ты избаловался:
Работать не работаешь, шалишь
Да дичь еще такую замышляешь!
Женщина
Знать, правда, что недобр тот человек,
Который возится с нечистой силой книжной!
Я, грешная, отроду не читала,
Да и читать не приведет господь,
Хоть до седых волос уж дожила я…
А он, молокосос!..
Михаил
Ах, матушка! за что
Все на меня? Как я теперь несчастен!..
Старик
Из головы дурь выкинь, помогай
Работать мне прилежно; приучайся
Хлеб добывать трудом, и помни век,
Что не бывать тебе, пока живу я,
В столице, не видать поганых книг!..
Иди же, спи спокойно…
Михаил
Ах, родимой,
Могу ли спать спокойно? Хоть одну
Исполни просьбу: я…
Старик (строго)
Не смей и говорить!
Михаил заливается слезами и долго горько рыдает.
Сцена 2
Поле. Вдали лес. Вправо большая дорога.
Михаил (один)
День ото дня мне тяжелей:
До вечера от утра за работой,
Которая не по сердцу, сижу;
Отец за мной так строго смотрит,
Все книги спрятал, а без них
Мне тяжко, скучно, я страдаю…
Бывало, так легко душе,
Когда я чтеньем занимаюсь,
Стараюсь разгадать: зачем
И почему написано в ней то-то
Или другое? Время так летит,
Не замечаю я его теченья…
Бывало, мысль надеждой занята,
Что я учиться буду, буду сам писать,
Что не простым я буду человеком
И, может быть, других перегоню…
Что и отца и мать утешу я
Собою, облегчу их участь….
И всё-то вдруг пропало, разлетелось:
Крестьянин я, крестьянином умру!
Отец не понимает польз своих
И отпустить меня не хочет в Питер…
А надо мне учиться, самому
Приняться сочинять, да, надо!
К тому назначен я судьбой и знаю,
Что говорил мне тот небесный вестник,
Во сне который посетил меня]
Он мне сказал: «Высок удел,
Который для тебя назначен
Иди лишь не кривым путем,
Будь честен, добр, покорен, прямодушен,
К чужому зависти не знай:
И своего довольно будет!
Учись прилежно; силы все
Употреби ты на науку,
Иначе будешь мужиком!»
И вдруг пропал; тут на меня
Повеял запах ароматный…
Сначала я не понимал,
Что делать; после догадался,
За книгу взялся в тот же час
И с той поры всё думал, думал,
Как бы учиться, как бы мне
Моей судьбины не прогневать!..
Читал прилежно и порой
Стихи сам пробовал писать я,
И как тогда я весел был!
Теперь надежды я лишился;
Что делать мне?
По дороге проезжают несколько путешественников.
Счастливый путь!
Они, быть может, едут в Питер!
А я, я должен здесь грустить
И не учиться, не послушать
Того, что сон мне предсказал!
О, что мне делать! я просил
Отца раз пять — не отпускает
И не отпустит; бредом он
Зовет мои предположенья…
А доказать я не могу,
Что он ошибся! Как же быть?
Как в Питер мне попасть? не знаю!
Когда б не гневался отец,
Тихонько б я ушел отсюда!
Но как? дороги не найду!
По дороге проходят несколько пешеходцев.
Они идут… а что же я,
Ходить тож, кажется, умею.
Спрошу, где, как?, язык ведь есть!..
(В ужасе.)
А мать, отец? Оставить их
На сокрушенье, на рыданья?
Они меня балуют так,
Лишь на меня у них надежда…
Уйду… покоя их лишу,
Они почтут меня погибшим!..
(Решительно.)
Пусть так… но я им докажу,
Что не погиб я, ворочусь я
Ученый, умный, ото всех
Почтен, с чинами и с богатством,
И пусть бранят тогда меня
За то, что я от них укрылся!
Иду… о господи, прости,
Что я родителей оставлю;
Что не послушался я их!
Иду, иду!..
По дороге проезжают извозчики с кладью.
Михаил идет к ним.
Спрошу, где Питер,
На первый раз хотя у них…
(Обращается к извозчику.)
Где в Питер мне пройти поближе,
Скажи, старинушка?
Извозчик
Что, свет?
Да ты зачем идти туда намерен?
Ведь Питер-то — отсюда не видать!
Михаил (в замешательстве)
Да так, мне надобно… Скажи,
Пожалуйста, скорей!
Извозчик
Так ты не шутишь?
Михаил
До шуток ли?
Извозчик
Да как же ты пойдешь,
И что тебе идти-то за охота?
Михаил (в сторону)
Ах, боже мой! что ж я ему скажу?
(Вслух.)
Пожалуйста, скажи; там у меня родные,
А здесь я сирота!
Извозчик
Теперь я понимаю…
Да только всё того мне не понять,
Как ты дойдешь? Ведь ты и мал и беден!
Михаил
Дойду, дойду…
Извозчик
Пристанешь, захвораешь!
Михаил
Нужды нет!
Извозчик
Жалко мне тебя…
Садись на воз, я подвезу покуда.
Михаил (садится с веселой улыбкой)
Вот видишь: ты тужил,
Как я дойду, а первый сам помог мне,
На свете не без добрых, знать…
Извозчик
И не без злых!
(Ударяет кнутом по лошади и уезжает вместе с Михаилом.)
Входит старик, отец Михаила, и за ним жена его.
Старик
Да где же наш Михайло? Что за пропасть,
День целый я ищу его напрасно,
Помилуй бог, уж не пропал ли он?
Искал, искал, ну так, что утомился!
Где он? Не в Питер ли ушел, шалун,
Не утонул ли, не упал ли в яму?.
О господи! как сердцу тяжело!
Как будто должен я его лишиться!
Женщина (входит)
Ах, горе, горе! мы его лишились.
Искала я везде, и у соседей
Я спрашивала — нет… О, боже мой!
Да где же он? да что же с ним случилось!
Старик
Везде искала — нет! О, страшное сомненье
Исчезло! Новою бедой господь
Карает нас: его святая воля!
Одна была надежда — миновалась…
Женщина (плачет)
Пропала наша лучшая надежда.
Старик
Один был сын — и тот недолго был!
О горе, горе нам, старуха!
Женщина
Горе, горе!
Плачут отчаянно.
Эпилог
Действие происходит через пятнадцать лет. Кабинет, великолепно убранный.
Ломоносов сидит в задумчивости, сочиняя стихи.
Ломоносов
Ну, это будет хорошо… Что ж дальше?
Додумаю, так что-нибудь придет…
(Думает.)
Нет ничего… На мысль воспоминанья
Приходят, я их разбудил стихом.
«Как прошлое для нас заманчиво и ново!»
Давно ль еще я был совсем не то!
Я помню, был когда-то я в деревне,
Читал псалтырь и сказку о Бове
И приходил в восторг от разной дряни,
Я помню, как отец меня бранил
За леность, за любовь к науке. Он
Не верил ни учению, ни людям
И был уверен, что ученье вздор!
Покойный сон страдальческому праху —
Тяжелый крест он до могилы нес,
И жаль, что весть отрадная о сыне
Не усладила дней его последних.
А мать моя, — она меня любила,
Хоть тоже от нее за книги доставалось!
А как я их ужасно огорчил,
Когда вдруг скрылся из дому… Как много
С тех пор со мной случилось перемен!
Трудов немало перенес я;
Нередко даже голодал,
С людьми боролся и с судьбою,
Дороги сам себе искал.
Сам шел всегда без руководства,
Век делал то, что честь велит,
И не имел хоть благородства,
А благородней был других…
Зато достиг своих желаний,
Учиться дали средства мне —
Я быстро шел путем познаний
И на хорошем был счету…
И вот я шел да шел, трудился,
Свой долг усердно исполнял
И этим кой-чего добился:
Теперь я тот же дворянин!
Но это всё еще ничтожно,
Совсем не этим я горжусь,
Такое титло всем возможно.
Горжусь я тем, что первый я
Певец Российского Парнаса,
Что для бессмертья я тружусь…
Горжуся тем, что, сын крестьянской,
Известен я царице стал
И от нее почтен вниманьем
И ей известен как пиит.
Горжуся тем, что сердце Россов
Умел я пеньем восхитить,
Что сын крестьянской Ломоносов
По смерти даже будет жить![1]
[]«Юность Ломоносова» была, очевидно, написана в 1840 г., одновременно с детскими водевилями. Вместе с ними она была передана книгопродавцу В. П. Полякову с правом владения и, очевидно, публикации (Литературный архив. СПб., 1902, с. 21–22). По обоснованному предположению Т. С. Царьковой, «Юность Ломоносова» и детские водевили Некрасова предназначались для журнала «Магазин детского чтения», издававшегося В. П. Поляковым и А. П. Башуцким (см. об этом в диссертации Т. С. Царьковой «Становление поэтики Н. А. Некрасова» — ИРЛИ, Р. I, оп. 49, № 274). Автограф пьесы и корректура первой и начала второй ее сцен, вместе с рукописями детских водевилей Некрасова, были найдены в 1901 г. П. А. Картавовым среди купленных им у антиквара бумаг В. П. Полякова.
«Юность Ломоносова» была, очевидно, написана в 1840 г., одновременно с детскими водевилями. Вместе с ними она была передана книгопродавцу В. П. Полякову с правом владения и, очевидно, публикации (Литературный архив. СПб., 1902, с. 21–22). По обоснованному предположению Т. С. Царьковой, «Юность Ломоносова» и детские водевили Некрасова предназначались для журнала «Магазин детского чтения», издававшегося В. П. Поляковым и А. П. Башуцким (см. об этом в диссертации Т. С. Царьковой «Становление поэтики Н. А. Некрасова» — ИРЛИ, Р. I, оп. 49, № 274). Автограф пьесы и корректура первой и начала второй ее сцен, вместе с рукописями детских водевилей Некрасова, были найдены в 1901 г. П. А. Картавовым среди купленных им у антиквара бумаг В. П. Полякова.
«Юность Ломоносова», так же как и детские водевили, очевидно, предназначалась для любительских спектаклей. Некрасов был в 1840 г. гувернером-учителем в пансионе Г. Ф. Бонецкого, готовившем молодых дворян к поступлению в военно-учебное заведение — Дворянский полк. Для мальчиков — учеников пансиона, возможно, и была написана пьеса. Жанр этого произведения первоначально определен Некрасовым как «Детская драматическая фантазия». Обращаясь к популярному жанру драматической фантазии, Некрасов видоизменяет его. Он создает «маленькую фантазию», доступную восприятию детей и отвечающую их исполнительским возможностям. Известную смелость проявил Некрасов, сделав героем фантазии Ломоносова. Лирико-драматический жанр фантазии предполагал патетическое выражение чувств героя и автора, восторженное утверждение высокого принципа. В наиболее популярных драматических фантазиях Кукольника в качестве такого «высокого принципа» восхвалялось самодержавие. Некрасов кладет в основу своей маленькой фантазии, еще очень незрелой, совершенно иные идеи, чем в драматических фантазиях Кукольника. Он поэтизирует стремление простолюдина к знанию, рассматривает его преданность науке и искусству как подвиг. Некрасову был близок образ поэта, вынужденного без поддержки, собственными силами пробивать себе дорогу в жизни.
Не связывая себя точным воспроизведением обстоятельств жизни Ломоносова, которые, возможно, были ему известны лишь по самым популярным изложениям, Некрасов изобразил Ломоносова, покидающего родной дом не юношей, а мальчиком,[32] отца его представил бедным рыбаком, вместо мачехи изобразил родную мать Ломоносова, которой ко времени событий, изображенных в пьесе, уже не было в живых.
По-видимому, самое представление о драматической фантазии как свободном лирико-драматическом жанре давало молодому писателю уверенность в своем праве на вымысел.
Изображение деревни в пьесе навеяно личными воспоминаниями Некрасова. Неплодородные земли, оскудение рыбы (жалуясь на это оскудение, старик у Некрасова перечисляет и названия речной рыбы: щука, карась), проезжающие и проходящие по дороге крестьяне, которые стремятся в Питер, — все эти реалии более напоминают Ярославскую губернию, чем Холмогоры.
Читал псалтырь и сказку о Бове… — Псалтырь — собрание псалмов, религиозных библейских песен и гимнов. Псалтырь зачастую служила первой книгой, которую читали дети, обучавшиеся грамоте. Сказка о Бове-королевиче, широко распространенная в русском фольклоре и многократно выходившая в лубочных изданиях, принадлежала к числу наиболее популярных у народного читателя произведений. Белинский писал о народных книгах — «Бове» и «Еруслане Лазаревиче»: «На Руси не одна одаренная богатою фантазиею натура начала с этих сказок свое литературное образование» (Белинский, т. IX, с. 501).
Год написания: 1840
