Смежило мхом ему недвижные ресницы.
Напрасно ждал он дев — один среди древес, —
С вином и молоком идущих в дикий лес
Для жертвы божеству, хранителю границы.
С обломками его лишь плющ теперь да птицы…
Не зная, кто он — Фавн, Сильван или Гермес, —
Над ним зелёный хмель прозрачный сплёл навес
И завились рога душистой чемерицы.
Взгляни: закатный луч на плосконосый лик
С последней ласкою навёл горячий блик,
Лоза, как пурпур уст, живой зажглась улыбкой.
И — миг текучих чар — дрожащая листва,
И шелест, и заря, и сумрак сени зыбкой
Вдохнули в мрамор жизнь и трепет Божества.