Не подвиг бывает предпринят,
Когда, под влияньем шлеи,
Подумает и отодвинет
Запетую нитку любви.
Он понят. И в нём ничего нет
Такого, чего нет в других.
Он не закричит, не застонет –
Доверчив, сконфужен и тих.
А голос божественно свежий
Бессмыссленно радостных птиц
К нему залетает всё реже,
И он говорит ему: «Цыц!»
Он – странен, как старый крестьянин
Поблизости с конферансье –
Любой пустяковиной ранен
В своём раскалённом житье.
Как карканье древней Кассандры,
Всё – тянет в безвестную тьму,
Всё давит. Хотя оркестранты
Поют славословья ему.
Февраль 1947