… И лист еще не распустился,
И снег не весь сошел с полей
В счастливой родине моей,
На талой ветке воцарился
Певец весенний соловей.
Напевом новым и приятным,
Равно уму и сердцу внятным,
Остановил меня — остановлял людей.
И чудо! в песне он своей
Так человеческим языком изъяснялся,
Как птичка та, что на беду
В Армидином саду
Ринальду пела: «Глуп, что там ты не остался,
Где мог беспошлинно гулять, любить и спать,
А ты поехал воевать
И бросил красоту, и царство, и кровать».
Но соловей, сосед мой, в песне отзывался
Не так-то, чтобы только спать;
Он песни петь велит, велит любить, пахать,
Однако ж столько лишь трудиться
Он учит нас,
Чтоб с Дашей порезвиться
Всегда остался добрый час,
С пороков он снимает маску,
Косым страстям острастку
Такую дал сосед,
Что ни одна пред ним ни тайно, ни в параде,
Ни просто, ни в наряде
Не смеет нос поднять. О нет!
Он внятно зависти, хотя языком новым
Сказал: «Тебя я не прошу,
Придешь — то я цепом вязовым…
И кости в землю запашу…»
Так просим милости, поди ж кто покажися:
Он в злых не милует ни звания, ни лет,
А добрым говорит: «О смертный! не крушися,
Люби, работай, веселися;
Престол блаженства весь сей свет».
Приятным голосом слова препровожденны
В лесу на эхах разнеслись;
Приятной истиной внушенны,
Отрадою в душе моей отозвались,
Сильнее сердце биться стало
И теплою чертой,
Как молния стрелой,
Состав проникнув мой,
Стремительно всю кровь в концы его послало,
Огонь в лицо, в глаза вступил,
Казалось, до того я в свете был не был.
Приятели! не я ли с вами
О том же все шумел и прозой и стихами?
Теперь с певцом скажу вам вновь,
Ханжам, брюзгам, хрычам к досаде,
Что счастие везде, что счастья нет лишь в аде,
И то, что не пришла туда еще Любовь;
Она ведь с нами здесь осталась,
А если б Дашинька, героиня твоя,
Красавица, умна, певица, плесея,
И к Вельзевулу показалась
Во всей красе своей —
Вся стая адская смиренно бы пред ней
Помостом подостлалась,
И там бы для утех открылся новый трон;
На нем бы Дашинька запела, заплясала,
Лучом веселости прогнала б вечну ночь.
Любовь торжественно курносу, адску дочь,
Чахотливую Смерть цветами б обратала,
Нагнула, оседлала
И выехала бы верхом из ада вон.
1790
