Любим на судьбу свою людскую,
Как ребята, губы надувать.
Чуть понюхаем беду какую —
Ну, на всю, на всю-то жизнь плевать.
Протранжирим денежки на водку,
Просадимся в двадцать ли одно,
Иль упустим глупую красотку —
Сердце смертной горечью полно.
И за то, что попросту гульнули,
И за то, что не очко, а два,
Отдаем простой свинцовой пуле
Жизни человеческой права.
И не чуем, что вот тут же рядом
Нам, сварливым с головы до пят,
Нашей поступи и нашим взглядам
Твари прочие от зависти кипят.
И не чуем, что, когда знакомым
Отдаем обыденный поклон —
Ветер мучается весь в изломах, чтоб изломам
Хоть бы чуть придать поклона тон.
И когда случается в дороге
Ветер нам повеет на шаги —
Чуем ли, как ветер босоногий
С жадной болью мерит сапоги?
И сварливым нам, и нам надутым
Шепчет вслед отчаяньем босым:
— Долго ль, долго ль буду не обутым
Плоть свою кромсать по мостовым?
Ну, и нас, бывает, мостовая
Утомляет… Но лишь миг — и вскок и вот, —
Не свои шаги, а вихрь трамвая,
Словно не трамвай, а тварь живая,
Нас в сварливости не утомляя,
Нас стремительно несет.
— Да, одну, одну пяту нагую
Дать бы тварям милость обувать —
Как бы стали твари ликовать!
Ну, а мы-то любим баловать,
Любим на судьбу свою людскую,
Как ребята, губы надувать.
1924
