Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени —
Некому: жена — в Париже, все дружки — сидят.
Даже Глеб Жеглов — хоть ботал чуть по новой фене —
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.
Хорошо, что в зале нет
Не наших всех сортов,
Здесь — кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.
Расскажу про братиков —
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.
Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова «легавый», «мусор» или «мент»,
Поменять на мыло шило, шило — на стамеску.
А ворье переиначить в «чуждый элемент».
Но сказали брат и брат:
«Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем».
Так, в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх — бушлатики.
Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
Про Лаутензаков написал уже Лион,
Про Серапионовых листали Коли, Вали…
Где ж роман про Вайнеров? Их — два на миллион!
Проявив усердие,
Сказали кореша:
««Эру милосердия»
Можно даже в США».
С них художник Шкатников
Написал бы латников.
Мы же в их лице теряем
Классных медвежатников.
1980
