На «Сказках Гофмана», зимою,
Я был невольно потрясён
И больно уязвлён толпою,
Нарушившей чаруйный сон:
Когда в конце второго акта
Злодей Олимпию разбил,
Олимпию, — как символ такта, —
Чью душу Гофман полюбил,
И Гофман закричал от муки
(Ведь он мечту свою терял!) —
Нежданные метнулись звуки:
Вульгарно зал захохотал!..
Я побледнел. Мне больно стало
И стыдно, стыдно за толпу:
Она над драмой хохотала,
Как над каким-то «ки-ка-пу»…
И я не знал, куда мне деться
От острой боли и стыда,
И погрузился в интермеццо
Пред пятым актом — навсегда.