Cудьба ль, ошибка ль роковая?
Но это было – вот и всё.
Сегодня время век листает –
Двадцатый с первым век идёт.
И где лежит печать на тайне,
Где тайной ведают года
(Случайно ль это, не случайно?),
Но возвращается всегда
На это место жизнь людская,
Как что-то чувствует она…
Вот первая прошла, вторая
За ней – Великая! — война…
Как говорят, воды немало
За это время утекло,
Но то вода! А память встала,
Так, словно перед ней стекло.
Всё видит, а идти не может
Новорождённый человек.
Всё потому, что совесть гложет
Его, как пёс, — двадцатый век!
Она жива, правдивый вестник,
(И, верно, что оно не зря!) —
Та фотография, где вместе
Великоцарская семья!
Вчера опять она попалась
Мне на глаза, но в этот раз
(Теперь совсем не показалось!)
Часы… семнадцать били раз!
И этого вполне хватило,
Чтобы рука тетрадь открыла,
Чтоб в слове появилась сила,
А с ней желание писать…
Молю тя, ангел белокрылый,
Строке дать голос, чтоб сказать!
Молю Тя, Боже велимилый,
Дать страха, чтобы не солгать!
…
Была семья, была надежда,
Была любовь и благодать…
Я знаю: слово больно режет;
Но потерпи, моя тетрадь!
Итак, тетрадь, я продолжаю:
Из двадцать первого кричу
В двадцатый: Я не понимаю!
Скажите это палачу –
скажите! – я не понимаю…
Мне мало целой сотни лет
Прошедшей, мало новых знаний,
Мне мал сегодняшний ответ!
Да, дело вовсе не в ответе!
Там было солнце, были дети,
Была у каждого мечта,
Там было всё, что есть на свете
В сегодняшнем и для меня:
Работа, творчество, семья…
Я плачу, больше не кричу…
Скажите это палачу!
Скажите: в будущем есть время,
Где человек (и не один!)
Тем убиенным просто верит,
Не убиенным, но святым!
