Стихи Юрия Ряшенцева

Греческое, жреческое, общество Кротона. Мышцы загорелые над фикцией хитона. Старческие нищенские рясы у Лойолы. Люди, виноватые, что под одеждой голы.

Вода стоит с гранитом вровень. И май то светел, то свинцов, плывет вдоль изумрудных кровель екатерининских дворцов. И клочья рыхлого тумана возносятся под облака.

Наше озеро бездонно, безлунно. Что в нем ловит полуночный рыбак?. Как в поэзии, где слово безумно и смирительных не терпит рубах, в темноте слышны и шелест

Осенний Симеиз печален на закате. Доходные дома другой, не нашей стати глядят из темных кущ, унынья не тая, на жалкий новострой, на толевый, досочный

Может, ночь — это лучшее время для бешеных строк. Ночью пошлый рассудок расслаблен и спит, как сурок. Что, казалось, убито, забыто, встаёт на реванш.

Я очнулся от сна, потому что хохотал за окошком Пушкин. Он кричал, что у старого “хорха” сильно спущены задние шины, стало быть, за шампанским Наташа до

Не стало кукушки. Не стало лучей. И ничего не стало. Репутация “сказочного сентября” рушится с пьедестала. Вода в бочаге не холодна, но это — ненадолго.

А на синих болотах стоит апрель, да какой! Пузыри голубые затеяли чехарду. В полумёртвой деревне, в последнем её саду, сизым дымом дымится ракитник, пока нагой.

Своих бы не узнали брадобреи, что прежде стригли Ямну и Пирей: ведь златокудры греки и евреи! И грек сегодня черен и еврей. История обуглила их кудри.

Что-то все не начинается весна, и под тяжестью нагрузки снеговой все трясет горизонтальная сосна над обрывом сумасшедшей головой. Белоснежный неподтаявший