Астафьева Наталья

На черный обнаженный лед, на тротуар с блестящим снегом литая капля упадет, наполненная синим небом. И поплывет набухший снег по взбученным знобящим рекам…

Мой росточек, мой листочек, теплая почка… Может быть, растет сыночек, может быть, дочка. Кровь моя, моя слезинка, звездочка рассветная, радость, голубая

Город наш очень быстро нищает. Появились огромные стаи безнадзорных бродячих собак — как грозящего бедствия знак. В подворотнях, в толпе площадей опустившихся

Мужа на фронте убили. Пятеро малых детей. Их прокормить — не осилить. Даром пятьсот трудодней. Что трудодни! — пустые: палочки в графах сухие, ими не будешь сыт.

Любовь, я тебя качала, как мать качает ребенка, кутая в одеяло, бай-бай напевая тихонько. Любовь, я тебя поднимала, как знамя на баррикадах.

Птенцов накормят птицы в зеленые июли. Весной взыграют рыбы под синей толщей льда. В леса умчатся звери. И в копоти и в гуле живут своею жизнью большие города.

Не лица — вывески! Их столько на продажу, что некуда ступить… И вдоль и поперек я в поисках людей планету всю облажу, потом запрусь на ключ, гляжу на потолок.

О, как хорошо — закат, есть кусок живого неба, в тучах, в стеклах отблеск Феба, предпоследний жаркий взгляд. 1990

Сама сажала на престол, сама с престола низвергала. «Король-то гол! Король-то гол!» — сама всех звонче хохотала. Не королевой я была, а той девчонкой круглоглазой

Каркают, каркают серые вороны, грязные помарки на зеленых кронах. Кто вы? Черти готики? Грешники ада? Радиоглотки? Или телевзгляды? Глаз скосила в сторону