Астафьева Наталья

Зелеными клювиками земля пьет сладкий ливень. Свернулась улитка. Звонкое «ля» сверкает на крапиве. 1982

Повис в горах заснеженный ручей, поток камней остановился в беге, и спутник мой устало о ночлеге уже твердил, стучась ладонью в дверь. Вставала жизнь

На землю тень упала от детей: так удивленно голова на плаху. Палач засучил рукава рубахи — пилот коснулся кнопки. Эй, скорей! Остановите!

Набросилось наглое время на нашу больную страну. Не с этими я и не с теми, но вместе со всеми тону. Ни в тех я не вижу, ни в этих России особую стать.

Сон, приди, своей рукой веки нежно мне прикрой. Я усну и успокоюсь, тело потеряет вес, мне приснится птичий лес, луг с живой травой по пояс.

Затенил обои — как орел, сутул. Придавил собою колченогий стул. За спиной могучей руки не свести… Сиднем, туча-тучей — на моем пути. Глухо, к сердцу ухом

Смеркается, и розоватый, с раствором слабым купороса, свод неба побелен, как хата, известкой, по старинке, просто. Неощущаемый прибой космического океана

Я мыслю мир конкретно: земля, на ней трава. Раскрылась шишка кедра: родятся дерева. И вот стволы краснеют среди хвои в бору, где хлорофилл в растеньях

Живем ворчливо и спокойно, грядущий день не торопя. А где-то на планете войны и кровь людская льется зря. Я вся еще так наболела террором уходящих лет

Я не жила — пережидала. Я цепенела — не росла. И только ты, любовь, сначала моей отдушиной была. Пускай сломило горе века, но и моя есть в том вина, что