Ахмадулина Белла

Апрельская тихая ночь теперь. Те птицы и эти свои голоса сверяют. О звезды, — невозможно терпеть, как они сверкают, как они сверкают! Земле и небу они

Я, как к женщинам, шел к городам. Города, был обласкан я вами. Но когда я любил Амстердам, в Амстердаме я плакал о Хвамли. Скромным жестом богини ко мне

Две девочки бросали георгины, бросали бережливо, иногда, и женщины устало говорили: — Цветы сегодня дороги — беда… И с жадным страхом улица глядела, как

И встретились: бессмертья твоего прекрасная и мертвая громада и маленькое дерево граната, возникшее во мгле из ничего. Ум дерева не ведает иной премудрости

Я сравнивал. Я точен был в расчетах. Я применял к предметам власть свою. Но с тайною стихов неизреченных что мне поделать? С чем я их сравню?

Мне снился сон — и что мне было делать? Мне снился сон — я наблюдал его. Как точен был расчет — их было девять: дубов и дзвов. Только и всего.

В той комнате под чердаком, в той нищенской, в той суверенной, где старомодным чудаком задор владеет современный, где вкруг нечистого стола, среди беды

О, как люблю я пребыванье рук в блаженстве той свободы пустяковой, когда былой уже закончен труд и — лень и сладко труд затеять новый. Как труд былой томил

Я, как гора, угрюм. А ты горда, как город, превзошедший города красой и славой, светом и стеклом. И вряд ли ты займешься пустяком души моей.

Мне говорят: который год в твоем дому идет ремонт, и, говорят, спешит народ взглянуть на бодрый ход работ. Какая вновь взята Казань и в честь каких побед