Нависли сумерки. Таинственны и строги
Пустые улицы. Им снится даль времен.
И только иногда, смущая мутный сон,
Спешит по ним евреи — дитя земной тревоги.
Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги-
И слышу пение унылое, как стон…
Здесь тени скорбные глядят со всех сторон, —
О, как бледны они, измучены, убогий
Здесь реют призраки кровавых темных лет
И молят жалобно и гонятся вослед
Испуганной мечте… Сгустилась тьма ночная.
И гетто старое мне шепчет, засыпая:
«Возьми моих детей… Им нужен вольный свет…
Им душно, душно здесь… Темна их доля злая…»
В безмолвии старинного квартала
Проходит жизнь, туманная, как бред.
Сменился день. Глухая ночь настала
И зажелтел из окон тусклый свет.
И в поздний час у мрачного портала
Я жду ее-хранящую обет…
Она глядит печально и устало,
И призрачно звучит ее привет.
и бродим мы, тоскуя и любя,
Безмолвные, безропотно скорбя,
Мы ничего не ждем и безнадежны
Часы любви. Над нами ночь и тьма.
Вокруг молчат потухшие дома.
И грезы их, как старость, безмятежны.
1904