1
Когда ковчегом старинной веры
Сиял над столицею Храм Христа,
Весна у стен его, в тихих скверах,
Была мечтательна и чиста.
Привычкой радостною влекомый,
Обычай отроческий храня,
К узорным клумбам, скамье знакомой
Я приходил на исходе дня.
В кустах жасмина звенели птицы,
Чертя полет к золотым крестам,
И жизни следующую страницу
Я перелистывал тихо там.
Я полюбил этот час крылатый,
Открытый солнечному стиху,
И мудрость тихую белых статуй
Над гордым цоколем, наверху.
Меж горельефов, едва заметен,
Затерян в блещущей вышине,
Один святитель, блажен и светел,
Стал дорог, мил и понятен мне.
На беломраморных закомарах,
С простым движеньем воздетых рук,
Он бдил над волнами улиц старых,
Как покровитель, как тайный друг.
Мой белый старец! наставник добрый!
Я и на смертной своей заре
Не позабуду твой мирный образ
И руки, поднятые горе».
2
Ты изъяснил мне движение твари,
Их рук, их крыльев, из рода в роды, —
Молитву мира о вышнем даре,
Объединившую
все народы.
Повсюду: в эллинских кущах белых,
В садах Японии, в Тибете хмуром,
Перед Мадонной
и перед Кибелой,
На берегах Ганга,
на площадях Ура,
Под солнцем инков,
луной Астарты,
Пред всеми богами,
всеми кумирами
Священник бдил в синеве алтарной
И руки к тебе воздевал,
Свет Мира!
Господством меняются суша и море,
Отходят троны к рабам и слугам;
По городам, блиставшим как зори,
Влачится пахарь с суровым плугом,
Державы рушатся, меркнут боги,
Но в новых храмах, над новым клиром
Вновь воздевает с мирской дороги
Священник руки
к высотам мира.
И Ты нисходишь к сердцам воздетым
Все ярче, ярче из рода в роды,
И с каждой верой — все чище свет Твой,
И все прозрачней хрусталь Природы.
Навстречу, лестницей самосозданья,
Мы поднимаемся сквозь грех и горе,
Чтоб в расширяющееся окно сознанья
Вторгались зори и снова зори!
В непредставимых обрядах руки
К Тебе воздевши с другим потиром,
Увидят внуки, увидят внуки
Восход Твой новый, о, Солнце Мира!
3
И образы живого золота
В мой дух и жизнь вторгаться стали,
Как в равелин из мертвой стали
Дыханье вишенья в цвету,
И ясно, радостно и молодо
Смеясь, бродил я по столице,
Ловя живые вереницы
Непетых песен налету.
Казалось, дальний век накладывал
На этот город знак избранья,
И не страшило догоранье
Усталых вер былого дня,
Когда невольно я угадывал
На этих пасмурных урочьях
Сады грядущих дней, воочью
Уже коснувшихся меня.
Народу, в улицах снующему,
Невидима, неощутима,
Вставала тень — прозрачней дыма —
Гигантских врат — и ступеней —
И золотистый блеск Грядущего
Мерцал над куполами храма —
Ликующая орифламма
Прекрасных и всемирных дней.
О да, я знал: над скорбной родиной
Еще не раз промчится буря,
И белый старец в амбразуре
Обломком камня рухнет в прах…
Заветы прежней правды — проданы,
И мы все ближе к страшным срокам,
Когда клокочущим потоком
Зло забушует в ста мирах.
Но неизбежно, как железная
Закономерность зим и лета,
Мы затоскуем… Сном одетый,
Еще не явлен новый миф,
И только ты один, над бездною
Воздев молитвенные руки,
Готов принять святые муки,
Народ наш смертью искупив.
1933