Астафьева Наталья

Все до черта надоело, кроме мая, мира, милых глаз твоих, куда б летела, как на небо из могилы. Кроме славок, птичек славных, и наивных носорогов.

Все умерли, все умерли, распался теплый прах. А я живу, как мумия, застрявшая в веках. Живущему сочувствую: из уст струится пар. Листаю я без устали обратный календарь.

Юродство слабости я не приемлю. Пусть я врасту под глыбой горя в землю. Пусть каменных палат себе не выстрою. Я выстою. Я в грудь себе не выстрелю.

Я кролик, загнанный в загон, комок дрожащий, что обмяк. Не защищает твой закон, но убивает твой кулак. Дубина — «хряк!», дубина — «хэк!» — и я уже не человек

Не беги испуганным цыпленком: телом — к материнскому бедру. К небу поднимаешь головенку… Мы играем в древнюю игру. Только бомбы нынешние много когтя ястребиного

Задержаться бы на чём-то, хоть на «здорово живёшь», надоела мне до чёрта жизнь, колючая, как ёж. Надоели эти пары, эти свары-разговоры, тары-бары под гитары

Днем — мышья беготня, хлеб — и т.д. Днем — снег, ветер, птицы — и т.д. Днем — будильник, школа, служба — и т.д. Днем — роддом и крематорий.

Хорошо быть анонимом из прошедшего столетья и смотреть на мчащих мимо, веселящихся как дети — быть как зритель на концерте, верить в рай, в любовь, в бессмертье