Астафьева Наталья

Башкой с немым вопросом качаешь виновато, ты, что увенчан косо копной волос кудлатых, ты, полуобезьяна, что ищется с соседкой, ты, полубог сполпьяна, прикрытый

Сало с хлебом на обед. Да писк мышей в стогу. Да заячий костлявый след на выпавшем снегу. 1982

Бывает же, приснится, господь не приведи, война или убийца и пропасть впереди. Летишь, крича, на дно в кромешный мрак и стужу, а пропасть уже, уже… И долго

В полдневный жар в долине Дагестана… Не Дагестана, а Таджикистана, Абхазии, Осетии, Чечни с свинцом в груди везде лежат они. И снится им… Нет, ничего не снится.

Уже шатался материк, твердь под ногами колебалась… О, Атлантида — белый лик, я на твоей земле металась! Грозила небу кулаком и к телу прижимала чадо, ребенок

Огородами к реке я сбегу, ведро в руке, на плечах братишкин плащ, под ногами грунт хрустящ, ломкий инея узор, ледяной травы вихор да гремящий из-под ног

Ты после смерти мне являлась, вела негромкую беседу. Мне целый год ещё казалось, что ты жива, что я приеду. Будто надежда на спасенье ещё какая-то была…

Землетрясенья, взрывы, вопли, тайфун, цунами страшный вал… Но все живут, кто не утопли, мир новых деток нарожал. Сулит то встречу, то разлуку крутящий

Да, я-то знаю, я-то знаю, как пахнет степь, как стебель к небу вылезает, суля нам хлеб. Желанный хлеб! В руке сжимала я колос твой. И в барабан зерно стучало тугой струей.

Не здесь ли, у синего Дона, сидела на камне Аленушка, и братец ее, олененок, ловил потонувшее солнышко? Не здесь ли веками чуть слышно шепталися с ветром