Ахмадулина Белла

Все началось далекою порой, в младенчестве, в его начальном классе, с игры в многозначительную роль: — быть Мусею, любимой меньше Аси. Бегом, в Тарусе

Жила в покое окаянном, а все ж душа — белым-бела, и если кто-то океаном и был — то это я была. О мой купальщик боязливый, ты б сам не выплыл — это я волною

Улыбкой юности и славы чуть припугнув, но не отторгнув, от лени или для забавы так села, как велел фотограф. Лишь в благоденствии и лете, при вечном детстве

Пришла. Стоит. Ей восемнадцать лет. — Вам сколько лет?- Ответила:- Осьмнадцать.- Многоугольник скул, локтей, колен. Надменность, угловатость и косматость.

Еще ноябрь, а благодать уж сыплется, уж смотрит с неба. Иду и хоронюсь от света, чтоб тенью снег не утруждать. О стеклодув, что смысл дутья так выразил

Я помню изгородь под инеем. Снег падал тихо и светло. Кричит петух — и вспоминаю я мое гурийское село. Проламывалась наледь тонкая под грузом шага моего

Встает луна, и мстит она за муки надменной отдаленности своей. Лунатики протягивают руки и обреченно следуют за ней. На крыльях одичалого сознанья, весомостью

Чужой страны познал я речь, и было в ней одно лишь слово, одно — для проводов и встреч, одно — для птиц и птицелова. О Тийю! Этих двух слогов достанет для «прощай»;

Вот паруса живая тень зрачок прозревший осеняет, и звон стоит, и зимний день крахмалом праздничным сияет. Проснуться, выйти на порог и наблюдать, как в

Колокола звонят, и старомодной печалью осеняют небеса, и холодно, и в вышине холодной двух жаворонков плачут голоса. Но кто здесь был, кто одарил уликой