Ахмадулина Белла

Благоволите, сестра и сестра, дочери Елизавета и Анна, не шелохнуться! О, как еще рано, как неподвижен канун волшебства! Елизавета и Анна, ни-ни, не понукайте

От этого порога до того работы переделал я немало. Чинары я сажал — в честь твоего лица, что мне увидеть предстояло- Пока я отыскал твои следы и шел за

Я думала в уютный час дождя: а вдруг и впрямь, по логике наитья, заведомо безнравственно дитя, рожденное вблизи кровопролитья. В ту ночь, когда святой

мне — плачущей любою мышцей в теле, мне — ставшей тенью, слабою длиной, не умещенной в храм Свети-Цховели, мне — обнаженной ниткой, серебра продернутой

О боль, ты — мудрость. Суть решений перед тобою так мелка, и осеняет темный гений глаз захворавшего зверька. В твоих губительных пределах был разум мой

Пришла и говорю: как нынешнему снегу легко лететь с небес в угоду февралю, так мне в угоду вам легко взойти на сцену. Не верьте мне, когда я это говорю.

Что так Снегурочку тянуло к тому высокому огню? Уж лучше б в речке утонула, попала под ноги коню. Но голубым своим подолом вспорхнула — ноженьки видны — и нет ее.

Я, как Шекспир, доверюсь монологу в честь раковины, найденной в земле. Ты послужила морю молодому, теперь верни его звучанье мне. Нет, древний череп я

Под сердцем, говорят. Не знаю. Не вполне. Вдруг сердце вознеслось и взмыло надо мною, сопутствовало мне стороннею луною, и муки было в нем не боле, чем в луне.

На берегу то ль ночи, то ли дня, над бездною юдоли, полной муки, за то, что не отринули меня, благодарю вас, доли и дудуки. Мои дудуки, саламури, стон