Ахмадулина Белла

Бьют часы, возвестившие осень: тяжелее, чем в прошлом году, ударяется яблоко оземь — столько раз, сколько яблок в саду. Этой музыкой, внятной и важной

Все, что видела и читала, все — твое, о тебе, с тобой. В моем сердце растет чинара, ночью ставшая голубой. И в минуту самую грустную предо мною одна, дорогая

Жила в позоре окаянном, а все ж душа — белым-бела, и если кто-то океаном и был — то это я была. О, мой купальщик боязливый, ты б сам не выплыл — это я

Однажды, покачнувшись на краю всего, что есть, я ощутила в теле присутствие непоправимой тени, куда-то прочь теснившей жизнь мою. Никто не знал, лишь белая

Я школу Гнесиных люблю, пока влечет меня прогулка по снегу, от угла к углу, вдоль Скатертного переулка. Дорожка — скатертью, богат крахмал порфироносной прачки.

Этот дом увядает, как лес… Но над лесом — присмотр небосвода, и о лесе печется природа, соблюдая его интерес. Краткий обморок вечной судьбы- спячка леса

Охотник сумрачно и дерзко раскладывает западни. Здесь ходит горная индейка — ее подстерегут они. О, по опасной той аллее мы пробегаем много дней.

Я столько раз была мертва иль думала, что умираю, что я безгрешный лист мараю, когда пишу на нем слова. Меня терзали жизнь, нужда, страх поутру, что все сначала.

Меж деревьев и дач — тишина. Подметание улиц. Поливка. Море… поступь его тяжела. Кипарис… его ветка поникла. И вот тонкий, как будто игла, Звук возник

Брат мой, для пенья пришли, не для распрей, для преклоненья колен пред землею, для восклицанья: — Прекрасная, здравствуй, жизнь моя, ты обожаема мною!